 Рецензия на книгу Н. Сперанской «Путь к Новой Метафизике». М. Евразийское Движение, 2012
Что такое «новая метафизика»? Это чрезвычайно экстравагантное направление мысли, сложившееся в общих чертах в 70-е годы в очень узком кружке московских интеллектуалов, известном как «Южинский кружок». Эта группа метафизиков-нонконформистов оперировала причудливым языком созданным на основе никому не известного тогда в России традиционализма (Р. Генон, Ю. Эвола), герметизма (Фулканелли, Канселье), черной литературы (от гностических мотивов в творчестве авторов Серебряного века до рассказов, стихов и «Шатунов» Ю. Мамлеева) и радикального нонконформистского философствования, вообще не поддающегося никакой внятной классификации. Этот кружок держался на трех фигурах: Юрий Мамлеев, Евгений Головин и Гейдар Джемаль, хотя вокруг гравитировала целая констелляция своеобразных «обособленных личностей» -- от советских ученых до непризнанных художников и душевнобольных.
Ядро Южинского переулка ставило перед собой предельные вопросы: Бог и мир, дьявол и бытовые пейзажи позднесоветской эпохи, время и смерть, «я» и Абсолют, преступление и стихия ужаса, конец света и зачем он начался… Формально эти вопросы чем-то отдаленно напоминали тезисы «экстренной лекции индусского профессора Сен-Вербуда, известного разоблачителя чудес и суеверий» из трэшевой советской комедии 1936 «Однажды летом».[1]
Приведем их здесь, если кто забыл:
Тезисы
1. Бога нет! А что же есть?
2. Человек это венец Творения (рабочий, колхозник, бухгалтер)
3. Гибель факиров.
4. Что наша жизнь? Игра? Нет! Гимн труду! Гимн солнцу!
5. Говорящая отрубленная голова: загадка природы.
Фатима Ханум, Сен-Вербуд. Отвечает на вопросы публики и дает справки. Сцены из колхозной жизни. Освобождение узников капитала.
Билеты 50 коп. и 3 рубля.
Фильм «Однажды летом» настолько ужасен в каждом своем кадре, что его никогда не показывали. Но это неважно…
Итак, мы введены в атмосферу, где созревала «новая метафизика» -- в эпицентре умопомрачения, автоматического дискурса, не предполагающего даже намека на рефлексию ни у того, кто его произносит, ни у того, к кому он обращается. В этой автореферентной системе сошедшей с ума страны вспыхнула точка сознания. И в параллельном маршруте сосредоточилась над тем: «а что же есть?»
Выводы были катастрофичны. Опуская логику рассуждений, перейдем к главному: «Мир вокруг есть живой ад. Грань между там и здесь стерта. С ума сошли не просто люди, а видимо, боги. Но в плотном мясном кошмаре разлагающейся плоти человеческой истории мерцает семя страдающего духа. Забытого всеми, неуместного, заброшенного… Уголек в залитой водой печи… Недоразумение? Гибель факиров? Игра? Нет! Страшный и парадоксальный умысел. Бог может все, но Он не может страдать. Человек же может. А значит, он попробует… И инфернальные пейзажи открываются в новом смете: не просто наказание, расплата, тюрьма, но обнаружение тайной воли самого Божества, копающего ход туда, куда зовет голос – голос из Ничто…»
Натэлла Сперанская, судя по возрасту, не могла знать антуража, в котором вызревала «новая метафизика». Старый дом с коммуналкой Мамлеева давно снесли. Сам он уехал, потом вернулся. Снесли и СССР, где жили «замечательные люди» Евгения Головина – гоняющий электронных голубей академик Степан Электричкин, женившийся сам на себе слепой политрук Александр Саломонович Упырев или трехногая Мария Петровна Питонова. Это исчезло, отошло как родовые воды. А «новая метафизика»? Она и в свое время была чем-то подобным миражу – вроде была, а вроде ее и не было… Попытка зафиксировать давала то банальности, то потерявший остроту плоский анекдот… И когда «старый мир» рассыпался, легкий мираж потерял, казалось, последнюю нить – тонкую связь с провалившимся под землю адом.
Однако как видно не совсем. Юная писательница и философ Натэлла Сперанская волевым образом реанимирует тонкий мираж, обращается с ним как с ценнейшей и притом плотной, вполне осязаемой реальностью – и мы, читатели, начинаем ясно различать грани этого экстраординарного мышления, увлекаемся его маршрутизацией, незаметно втягиваемся в его структуры.
Однажды в рамках «Нового Университета» проходил семинар «Инфернальные пейзажи» с участием Е.Головина, Ю. Мамлеева и А. Дугина. Обсуждался вопрос: могут ли персонажи Мамлеева жить в ином антураже? Тогда вопрос остался открытым, мнения разошлись. Н. Сперанская решительно отвечает: могут. И она демонстрирует глубинное сновидческое знакомство с ними – пусть они названы иными именами и помещены в иные контексты. Это безошибочно то же самое. Это поле «новой метафизики». Казалось, о ней никто не вспомнит более. Мадмуазель Сперанская вспомнила. Обратила взгляд. И… коготок увяз, всей птичке…
Стоп. Это правильный образ. Птица. В планах «новой метафизики» могут парить только птицы. И мне кажется, я догадываясь, как зовут этих птиц…
Есть такие птицы, у которых шея похожа на змею; они закидывают ее назад, как чеченцы одного тайного вирда во время зикра; когда она видит, что кто-то приближается к ее гнезду, она шипит (птицы таких звуков не издают)… Таких птиц маги Античности распинали на золотом шаре, и тогда они рассказывали собравшимся в круг теургам о судьбах богов, о тайнах солнечного света, о предстоящих похоронах, о многоэтажных палатах Тартара, о кишащих в воздухе демонах и душах героев, о ненависти и изменах жителей Олимпа, о кровавых горах и серебряных виселицах и о тоске Высшего Божества, утратившего логическую нить того, что Оно замыслило и тут же, как и положено Всемогуществу, осуществило, но что-то пошло не так…
«Халдейские оракулы» называют таких птиц «июнги» и считают, что таково мистагогическое имя «ночи». Только Великая Птица-Ночь может созерцать сидящего в пещере Фанеса – остальные видят лишь его отблески. Только птица-июнга знает доступ к его пещере…
Неоплатоники (Ямвлих, Прокл, Дамаский) много и обстоятельно размышляли о чине июнг, этих хранительниц-исследовательниц «новой метафизики». Они отводили им специальный этаж в ноэтическом космосе – этаж «трех ночей», где обитает вибрирующий и пылающий, танцующий божественный мрак.
Вот как они понимали
Νους и его структуры.
В этой схеме все просто и наглядно, даже думаю слишком…
Посмотрим на средний мир Абсолютного Интеллекта, на «место Ночи». Этот «место Ночи» есть поле абсолютной Жизни (
ζοη ), изливающейся из Бытия (которое расположено выше и всегда неизменно, равно самому себе). Жизнь, как мы знаем, есть явление абсолютно интеллектуальное, сложенное из экстатического сочетания, неразличимо андрогинного, умопостигающемого и упомостигающего, сплавленных в одно, еще не разведенных по верхним и нижним этажам ноэтической архитектуры.
Ночь переливается через пределы Бытия, поэтому Ночь дерзка и даже в чем-то аморальна. В ней всё неравно самому себе, всё низвергается водопадом излишества, проникая в самые далекие уголки того, что она своим проникновением и создает…
Платоники объясняли факт появления чего-то другого, кроме апофатического трансцендентного ??, Единого тем, что оно благо, доброе, то есть, толковали они, не жадное, не скаредное… Единое не может проявить себя, не перестав быть Единым, но оно не может и не проявить, не может не перестать… Потому что оно громокипящий кубок, от внутренней ярости и вибрирующего желания не способный удержаться в своих границах… Единое пересекает границы, создавая их и одновременно преодолевая их – в том же самом очаровательном, ворожейном жесте…
Так Ночь уходит корнями в Единое, вызревает в нем. Но проявляется в виде колдующей птицы через этап, на среднем тайном и пьяном уровне генады июнги, птицы-сестры…
С метафизическим портретом автора разобрались. Теперь о содержании.
Подходы к «новой метафизике» осуществляются в ходе парадоксального опыта трансгрессии. Теперь мы знаем, что это таков полет июнги, Ночь – великий трансгрессор, бесконечность ноэтической Жизни, всегда выходящей за пределы, преодолевающей границы, дерзко осуществляющей выход за… Отсюда приоритеты, на которых останавливается внимание автора, ставшего сегодня известной под именем мифической «Натэллы Сперанской», воображаемого персонажа, сотканного их пронзительных интуиций, подземных путешествий, томительных ожиданий, смертоносных жестов, задом наперед прочитанных книг, изобретенных нездешней фантазией новаторских гримуаров… Перед нами проходит галерея трансгрессоров -- Арто, Ницше, Батай, Лотреамон, Эвола… Они помещены в мантии доктрин, символов, пьес, стихов, теорий, картин. Стеллы и констелляции развернутой стереомы верхней Тьмы; иллюстрации героического зодиака, где точкой созвездий можно стать, только пройдя серию химических смертей и магических воскрешений.
Мерами возгорающийся и мерами потухающий огонь дифференцированных личностей – портретная галерея этого «Дневника Июнги», заметки на полях, играющие афоризмы и амбивалентные рассуждения никогда не определенного до конца существа… Первая часть книги лежит явно «по ту сторону Севера, по ту сторону льда, по ту сторону сегодня…» Jenseits. И может быть интересна она лишь жителям магического зарубежья. Еще одна книга, читателями которой могут быть «мнимые сущности»… Еще одна редкая, исключительная книга. И снова ни для кого…
Вторая часть произведения… Ах, эта вторая часть… Перед нами что-то совсем другое… Нет, не так, в чем-то то же, но в чем-то… Какая грустная и какая одинокая девушка… Почему ей так близка боль далеких от нее заблудившихся в лабиринтах безумия, желания и тоски, давно сгинувших персонажей? Кто посвятил ее в родники невыносимого страдания, которого слишком много и которое столь бесстыдно и столь откровенно? Кто ее так глубоко задел золотой иглой ужаса? Кто ее ударил наотмашь стальной ладонью? И как она еще может дышать после этого… В колодцах последнего, удушливого одиночества… Можно только гадать, какая драма и какое преступление прячутся в биографических родниках искусно модерируемой экзистенциальной истерики….
Вторая часть «Пути» -- это произведение другого автора. Еще человеческого, чрезвычайно обаятельного. Пронзительного. Обреченного. Которого, видимо, уже нет в живых. Пьесы, сценарии, постановочные планы помещены в экзистенциальные пейзажи post-mortem. Так затухают планеты, бросая в черное небо свой последний мучительный человекоподобный прощальный вздох.
«Путь к Новой Метафизике» -- книга, которая обязательно должна стоять на полке у тех, кто коллекционирует зарницы ада, горизонты смысла и знаки времени. [1] Однажды летом (1936). Киев-фильм. Режиссеры: Игорь Ильинский, Ханан Шмайн.
Александр Дугин
|
